Дэвид понял, что это его шанс. Он начал атаку и на этот раз достиг цели. Его клинок проткнул ангела насквозь. Картинка поменялась — теперь перед ним был не ангел, а израненный Христос в терновом венце, кротко и незлобиво взирающий на своего убийцу. Дэвид содрогнулся. Он должен был добить это, в каком бы виде оно не представало, но католическое воспитание давало о себе знать, и он ощущал постыдную слабость и нерешительность. Он бы не смог нанести новый удар, если бы не мысль об Идэль. Ничьей этот бой закончиться уже не мог. Кильбренийский Источник защищал его до тех пор, пока он сам был готов защищать себя; и если бы он отступил сейчас, утратил решимость сохранить свою душу, это означало бы, что он открывает захватчику прямой путь к победе. Может быть, он бы и покорился, если бы не Идэль. Потерять ее — вернее, не ее саму, настоящая Идэль убита, а ту Идэль, что до сих пор жила в его памяти и чувствах — было страшнее смерти, страшнее любой подлости и греха. Он ударил еще раз и убил того, кто когда-то давным-давно символизировал для него все самое светлое и чистое, что только существует в мире. Себя ему было бы проще убить. Впрочем, у него и возникло ощущение, что он убивает себя. Он сделал это, с трудом расцепил окровавленные руки, судорожно сжимавшие рукоять меча, пронзившего неподвижно лежащее тело, и все краски смешались, и наступила тьма.
Рамольд из Цайра стоял на каменной площадке, возвышавшейся над стеной монастыря и задумчиво смотрел на восток. Принадлежавший к тому курсу учеников, в который входили Дэвид, Эдвин, Тэззи Тир и еще несколько человек, он не был самым лучшим из них. Выходец из торговой семьи, он слишком привык подходить ко всему с мыслью о выгоде, чтобы загореться слишком уж слепой и безотчетной верой. На это свойство своего характера в последние годы он стал смотреть как на недостаток, однако, пока он был таким, каким был, и менялся в ту сторону, что была определена мастерами Обители не так быстро, как хотел бы сам и как хотели бы мастера. Рамольд знал, что Тэззи уже сдала экзамен, еще двое его одногруп-пников — Дэвид и Эдвин — находятся в процессе сдачи (правда, с Эдвином произошло что-то непонятное, кажется, он погиб), и среди оставшихся есть те, кто уже в самое ближайшее время уйдут из Обители для охоты за Обладающими Силой. Он знал все это, во чувствовал, что его собственное время еще не пришло. Может быть, уже скоро... но еще не сейчас.
На востоке Хеллаэна, как обычно, царила ночь. В зависимости от времени года хеллаэнское солнце появлялось над горизонтом либо с южной, либо с юго-западной стороны, проходило короткий путь и снова скрывалось от глаз на западе или на северо-западе. На востоке — тьма, призрачные огни и миражи... Рамольда томило неясное предчувствие. Что-то было не так. Он испытывал что-то, похожее на духовное похмелье, — все в монастыре казалось чужим. Его вера не пропала совершенно, но сегодня она была слабее, чем всегда, а она, как сказано выше, никогда не отличалась особой силой. Он уединился для того, чтобы разобраться в себе.
Он смотрел на восток и думал о мире, в котором вырос. Чудеса и опасности Темных Земель, проклятия и чары, очарование зла и утонченной жестокости... был ли он прав, оставив все это? Он выбрал лучший мир, свободный от зла, но что, если выбранный им прекрасный мир — лишь иллюзия?.. Рамольду делалось неуютно от этих мыслей, но они приходили вновь и вновь. Потом он понял, что их источник лежит во вне, точнее, во внешнем мире находилась причина, в силу которой эти мысли не посещали его прежде, но теперь что-то произошло, и в духовной защите Небесной Обители образовалась брешь. Лекемплет влиял на своих адептов, делал их существование намного проще, избавлял от ненужных сомнений и колебаний, но сейчас что-то нарушило его работу. Пока вмешательство еще не было очевидным — кто-то аккуратно «подрезай! корни» священного духовного древа, взращенного в горах Селкетехтар — и воздействие это ощутили лишь самые слабые из учеников. А что переживали совсем юные — те, кто был принят год или полгода назад? Рамольд содрогнулся, подумав об этом. Нужно было что-то делать. Он пытался связаться с мастерами — они не ответили. Значит, мастера уже знают. Рамольд ощущал какие-то подвижки на глубинных пластах лекемплета. Потом...
Он пришел из ниоткуда — просто возник из воздуха перед воротами, проломил их и вошел, вернее, вплыл вовнутрь. Сгусток пустоты, некая отрицательная величина, провал в реальности. Во дворе сгусток черноты вытянулся, его контуры стали почти человеческими, но внутри этих контуров по-прежнему было ничто, и даже менее чем ничто — затягивающий ход в бездну, жадно раскрытая пасть Царства Пределов.
К нему бросились незримые стражи — пришелец мимоходом уничтожил их всех. Из здания высыпали младшие ученики. Остановились, ошеломленно разглядывая вторгшееся в монастырь чудовище. Происходило что-то немыслимое: место, которое казалось оплотом порядка и света, вдруг перестало быть таковым. Пришелец на мгновение задержался. Кажется, пораженные взгляды учеников забавляли его. Потом он сделал движение... странный и страшный импульс его неестественной Силы исказил воздух и все пространство вокруг. Души учеников превратились в звуки — кричащие и поющие на разный лад голоса — в таком качестве вознеслись над телами и оставили их. Рамольд упал на колени, зажимая уши руками. Он не мог это слышать. Беспрестанно звучавшие голоса вошли в тот провал, которым было «тело» пришельца, и, затихая, еще некоторое время кричали и плакали там... Тогда, по действию его Силы, Рамольд понял, кто сегодня решил навестить монастырь. Как урожденный хеллаэнец, он конечно же слышал об этом Владыке Пределов. Кто-то дал ему право появиться здесь и действовать без каких-либо ограничений, и тварь, рожденная небытием за пределами Сущего, собиралась использовать открывшуюся перед ней возможность полностью и целиком.
Потом в воздухе появились ангелы, и начался бой. Их было слишком много, чтобы Антинаар мог отмахнуться от них так же легко, как и от первых стражей, пытавшихся преградить ему путь. Ему требовалось некоторое время, чтобы перебить их. Контуры его фигуры текли и менялись, сгусток пустоты выбрасывал из себя отростки, принимавшие форму то ли гибких клинков, то ли кнутов с лезвиями. Эти отростки он вонзал в своих противников и вырывал из них отчаянно вопящие души. Вбирал душу в себя и выбрасывал отросток снова. Атрибутивные заклинания ангелов, даже самые опасные и разрушительные, никакого видимого вреда ему не причиняли. Рамольд усомнился, можно ли вообще разрушить чистую эссенцию разрушения, явившуюся в монастырь? Ведь все, имеющее бытие, она обращала во прах, а все разрушительное было ей сродни и лишь усиливало ее. С равной легкостью Антинаар поглощал и энергию и тела — вообще все, что соприкасалось с ним, переставало быть. Изувеченные тела ангелов и людей усеяли двор, все было залито жемчужно-алой кровью. Пространство кипело от избытка вырвавшихся на волю стихий. И среди этого хаос двигался Антинаар, поглощая все, что его окружало.
Рамольд бросился в Храм. Он испытывал ужас. Что можно противопоставить олицетворенной смерти? Он не хотел безрассудно нападать на пришельца — видел уже, что толку от этого не будет. Но, может быть, тот, у кого на все всегда были готовы ответы, тот, кто казался ученикам живым воплощением мудрости и силы, кто вел их по пути, поддерживал и укреплял — может быть, он знает, как им быть и что делать теперь?..
Храм был пуст, даже стражи покинули его, чтобы принять участие в безнадежной битве с пришельцем, и только Рийок, преклонив колени, молча молился у алтаря.
— Наставник! — закричал Рамольд. — Помогите нам!
Рийок остался недвижим. Рамольда охватило ощущение бессилия — казалось, что он говорит с каменной статуей. Он произнес самое простое, что пришло на ум:
— Учитель! Нас убивают, как скот.
Рийок медленно повернул голову. Рамольд подумал вдруг, что это лицо мертвеца — ни малейшего проблеска чувства. Лишь огонь слепой веры в глазах.